Весь мир на блюдечке сметаны - Страница 17

Хреногор пнул ворота, неслабо так пнул, массивная, обитая бронзой створка глухо загудела. Как после удара тарана, невольно подумалось мне, хотя таранов этих я в жизни не видел.

— Ну? — вопросил богатырь раздраженно и пнул створку повторно.

— Чего расшумелся-то? — недовольный заспанный голос с надвратной башни. — Шел бы ты отсюда, мужик, пока не начались.

— Начались? — третьего удара не последовало, богатырь начал думать.

— Неприятности, — пояснил стражник, подавив зевок. — Оно тебе надо?

— Открывай, — и Хреногор пнул створку так, что бронзовая обшивка смялась, а дерево затрещало.

— Эй! — проснулся окончательно стражник. — А ну, отошел от ворот. Быстро! Не то из самострела пальну.

— Промажешь, за стрелу из жалованья вычтут, — хохотнул Хреногор и еще раз отвесил воротам пинка, но уже не сильно, так, чтобы разговор поддержать.

— Перестань! — рявкнул стражник. — А то старшего позову, он тебе задаст.

— А зови, — зевнул богатырь. — Или хочешь, я сам покричу?

— Что за шум? — вмешался в разговор второй стражник. — Дядька Быкан, кто там шумит?

— Да Облом его знает, — помянул к ночи первый. — Сходил бы ты за старшим, Слег, пока он сам на шум не заявился. А ты, буян, отойди от ворот, прошу добром последний раз!

— А если не отойду, — недобро ухмыльнулся Хреногор. — Тогда что?

— Уволюсь на хрен, понял? — гаркнул дядька стражник во всю глотку.

Удивительно, но богатырь угомонился, сел на камень и спокойно принялся ждать старшего. Который появился на удивление быстро, наверное, стражник перехватил его уже по дороге сюда. Старшим вообще свойственно чутье на разного рода неприятности, а стоящий у ворот Хреногор как раз к ним и относился.

— Страж Быкан, доложить обстановку!

— Слушаюсь, дядька старший! Неизвестная личность, по виду — человек, требует впустить в город. Орет, стучит в ворота. Орет громко, стучит сильно, боюсь, ворота до утра не доживут.

— С ума сошел? Как это не доживут? Стоп-стоп. Эй, ты там, кто в ворота ломится! Ты, часом, не богатырь?

— Богатырь.

— Что ж ты, Быкан, меня в заблуждение вводишь? Какой он тебе человек? Головой думать надо! Ужель не знаешь, как богатырей привечать надо?

— Пивом-воблой, — откликнулся стражник обреченно. — Только где ж я среди ночи воблу найду? Пиво еще куда не шло, трактиры до утра не закрывают. Да и на посту я…

— Эй, богатырь! Пива-воблу ждать будешь, или так сойдет?

— Открывайте уж, — тяжело вздохнул Хреногор. — Превеликий с ним, с пивом. Спать хочу, сил никаких нет.

— Клянешься ли ты, богатырь, вступая в пределы города Холманска, не нарушать законы, не учинять буйства, хранить покой и достаток его граждан?

— Клянусь и подтверждаю честным своим богатырским словом, — торжественно откликнулся Хреногор.

Богатыри слово свое блюдут свято, всем известно. И в города их пускают никак не ранее, чем слово таковое дано будет. Иначе жди беды, как отведает такой вот Хреногор бочку-другую зелена вина и пойдет куролесить. А богатырь в подпитии уж всяко опаснее для населения, чем Змий какой или, скажем, Кащей.

А слово данное город от беды хранит. Если вдруг разойдется богатырь, его тут же пристыдят и о слове напомнят. Не придется богатырю со стыда сгорать, а князю — город по новой отстраивать. В общем, все довольны, хорошая задумка.

Есть в любом городе место, где клятва эта не действует — богатырское подворье. Там герои местные и пришлые силой меряются, подвигами хвастаются. Только нет в Холманске сейчас других богатырей, кроме нашего Хреногора.

— Проходите, — со вздохом сказал старшой. — Второй-то кто, тоже богатырь, спаси Превеликий?

— Нет, — сказал я, прикрыв рукой зевок. — Я — ведун.

— Богатырь и ведун, вот как, — старший с интересом посмотрел на нас. — И какое же дело привело вас в Холманск?

— Мы здесь проездом, — поторопился сообщить богатырь. Думал, наверное, что я совсем сомлел дорогой и сейчас засыпаю на ходу. Между прочим, верно подумал, сон меня уже срубил так, что я и губами-то шевелил с трудом, не говоря уже о том, что соображать, о чем говорить, а о чем молчать.

— На подвиг, стало быть, — понимающе кивнул старшой. — Ладно, проходите, за ведунами безобразий никаких не числится, кроме разве что, трех сожжений на костре, но и тут вина скорее косвенная…

— Нашего не сожгут, — нехорошо улыбнулся Хреногор.

— Ладно, проходите. Раньше в Холманске бывал?

— Приходилось, — кивнул Хреногор.

— Значит, трактир найдешь. И поспеши, ведун у тебя совсем сомлел уже.

— Сам знаю, — огрызнулся богатырь.

Это было последнее, что я слышал. Ту-то меня и срубило окончательно. Просто взял и уснул стоя на ногах, вот стыдоба-то. Хотя чему удивляться, день был нелегкий, я к таким нагрузкам непривычен, да еще попробуй-ка сам пешим за богатырской коняшкой угнаться, каковая, хоть и привыкла к неспешности, а все ж человека и побыстрей и повыносливее.

Проснулся я далеко за полдень совсем разбитым. Руки и шея чесались немилосердно, должно быть, оголодавшие местные клопы успели к ним основательно приложиться. Все мышцы, по ощущениям, были завязаны узлами. Мысль о том, что придется вставать и куда-то идти, вызывала содрогание.

Однако же без этого не обойтись. Организм требовал свое, я с трудом поднял себя на ноги и двинул на поиски сортира.

Комнаты внаем, как им и полагается, располагались на втором этаже, а на первом, соответственно, была жральня. Именно туда вела первая из двух дверей, а вторая — во внутренний двор, где и отыскался покосившийся деревянный сортир, колодец и приличных размеров банька. При виде нее, я воспрял духом, если удастся уговорить Хреногора повременить денек с поиском Змия, завтра с утра я буду в порядке.